анонимный алкоголик.
дед рассказывал, что у человека самые теплые места — живот и подмышки.
мысль меня зацепила и стала мгновенно развиваться, сливаясь с тем, что я давно хотела написать про мерзляка-Нагато.
уже ныла по поводу того, что у Кишимото совершенно непродуманный мир. приходила обмозговывать все самой.
так что если с матчастью что-то не то — скажите мне.
пятый осколок. Пальцы Нагато перестал чувствовать еще в середине дня, когда от холода не сжимались руки, и свинцовое небо казалось вот-вот опустится на плечи. Сам виноват - спешил и, собираясь второпях, сначала неправильно обмотал ноги, а потом и вовсе неплотно пристегнул заклепки с задней стороны обуви. Опомнился, когда бежал за маячившей рыжей макушкой Яхико впереди и с размаху ступил в лужу. Ноги намокли тут же, мгновенно впитывая в себя грязную дождевую воду, в ботинках сразу зачавкало, захлюпало и стало холодно. Нагато облажался, словно малолетний генин, перенервничавший на первой миссии.
В деревне знали все - ноги надо прикрывать, защищать и держать в тепле, особенно если ты такой же мерзляк, как Нагато и ловишь простуду, как и он - легко и без особых усилий.
Они бегали за этим полоумным стариком весь день и никак не могли его поймать. В голову лезли дурацкие ассоциации. Вроде тех, как Джирайя-сенсей со своей командой вот так же сутки мог просидеть в кустах и выжидать. Только у сенсея была кошка с длинными когтями, а у Нагато - полоумный старик-дзенин, подрывающий гражданские объекты и вместо царапин - оторванные руки, груды обломков и сироты, сироты, сироты.
Джирайя-сенсей смеялся и говорил им:
- Орочи всегда ловил этих кошек быстро. Гибкий, быстрый и тихий, зараза. Как раз то, что нужно. У Цунаде поначалу не хватало терпения, а у меня - сноровки.
Нагато старался не думать, что кошек в таких мирных селениях вроде Конохи ловили в 13 лет, а им в их 10 приходилось жаться к серым камням, сжимать кунаи мокрыми руками и прыгать - прямо на взрывные печати.
Нагато сжимал зубы, да просил всех богов: лишь бы ноги не свело судорогой. После таких скачек с предельной концентрацией чакры в стопах только их и можно было ожидать. Как они поймают этого дзенина - пожалуйста, хоть десять раз, Нагато согласен на боль и посильнее, но не сейчас, когда Яхико сидел в пятидесяти футах левее от него, а Конан, их маленькая Конан, была где-то там, в самом эпицентре. На ней лежала основная задача - шпионаж. Чем думали наверху, когда слежку за особо опасным преступником поручали тонкой шестнадцатилетней девчонке, а не опытному шиноби - Нагато не знал. У него до сих пор в ушах стоял злобный крик Яхико, трясущего Конан за плечи и требовавшего отказаться от этой миссии. Конан смотрела тогда упрямо, поджимая губы, и говорила, что сдохнет, но все сделает, как надо.
Они были на грани отчаяния, обрыва, и серое небо было готово вот-вот свалиться и раздавить их.
Нагато на миссию тоже определили, лишние способные руки нужны в обрез. Как уговаривал начальство Яхико, чтобы его утвердили на эту вылазку, не знал никто. Но факт был фактом: Яхико сидел в пятидесяти футах левее от него и кажется был готов сделать что-то очень и очень глупое. Вроде того, как кинуться за кошкой, не имея при этом должной сноровки. Только вместо царапин - смерть.
Сердце тяжело бухало в груди, ног Нагато не чувствовал с середины дня, за шиворот натекала вода, и он как в 10 лет прыгал с обрыва, на взрывные печати, опережая Яхико. Нагато прыгал, складывал печати и думал: все получится; больше никаких оторванных рук, тонких шестнадцатилетних девчонок, взваливающих себе на плечи титанову тяжесть, больше никаких сирот.
"Наверное, это было бы здорово - заливать царапины йодом, дуть на ранку, и клеить пластырь" - думал Нагато, лбом упираясь в лужу и захлебываясь болью. Ногу свело судорогой, только непонятно какую. Над головой что-то громыхало, шипело, а Нагато словно гвозди в ногу вбивали. Не пошевелиться, рта не раскрыть. Из глаз брызнули слезы, а внутри что-то сухо трещало, как головешки в костре.
В какой-то момент все закончилось. Стало почти тихо. Только ветер выл, да шумел дождь. Нагато думал: все повторяется. Как лежал тогда заплаканным мальчишкой в луже, готовясь умереть, так и остался вечно потерянным. Не будет больше Конан с зонтом и черствым, грубым, но хлебом. Хорошо, если с ней все порядке. Слежка всегда с трудом ей давалась и забирала чакру без остатка. А сегодня она наверняка выкладывалась так, как никогда в жизни еще не старалась. Сделай или умри. Отнеси в приюты еще бумажных ангелов или смотри, как сирот становится все больше, а твоя страна - захлебывается слезами и водой.
А потом Нагато подхватили, подняли и резко встряхнули. Он весь подобрался, готовый вцепиться в глотку и сражаться, как учили - до последнего. На него смотрел Яхико. Глаза у него были светлыми-светлыми, и больше мыслей в голове никаких, только сердце радостно бухает, что жив, жив! Яхико посмотрел на него зло, оттащил в сторону и стал разминать праву ногу. Массаж был простым и немного грубым. Яхико разминал, разогревал икроножную мышцу и говорил коротко, хлестко, словно в перерывах между ударами плетью. Хотя Нагато никогда не видел его с плетью.
- Ты, придурок, в последний удар всю чакру вложил. Такое пепелище здесь устроил. Этому мудиле руки оторвало. Он свалить даже хотел, но куда там ему. - Постепенно дышать становилось легче. Из ноги словно раскаленные гвозди вытаскивали, а напряжение, накопившееся за весь день, неповоротливое чудовище, засевшее внутри, наконец отпускало. Нагато начинал чувствовать свое тело. Внутренняя сторона ладоней оказалась счесанной, чакра на нуле, а ребра - не сломанными. Даже двигаться сам бы смог.
- Что с Конан?
Яхико замер, останавливаясь, проглатывая незаконченное предложение, да так и остался. Внутри что-то сжалось, такого Яхико, потерянного, не знающего, что делать дальше, растерянного, хотелось обнять. Эти глупые и ненужные порывы Нагато душил в себе сразу, пресекая любую возможность дать вылиться им во что-то другое, более опасное.
- Ее в больницу забрали. Перенапрягалась, израсходовала, как и ты, дурень, всю чакру. Ничего серьезного. Сказали, что немного полежит, восстановится и выпустят. Остальные все живы. Потрепало сильно, но жить будут. - Яхико говорил, то сильно сжимая чужую ногу, то отпуская, сам, кажется, не ведая, что делает.
- С ней все будет в порядке.
Нагато в свои слова верил, знал, что Конан сильная, она полежит несколько дней в общей палате и вернется к ним. Тонкая, с упрямо поджатыми губами и новым цветком в волосах. Яхико смотрел на него своими светлыми-светлыми глазами и, кажется, верил. Складка между нахмуренных бровей разглаживалась, лицо как будто становилось светлее и самую чуточку более открытым, снова походя на того мальчишку из детства.
Дзенина собирались забрать в Центр. Полоумный, с оторванными руками ("Око за око" - прошипел Яхико) он все еще представлял угрозу и какую-никакую, но ценность. Нагато не верил, что из него можно выжать хоть что-то, кроме беззубой ухмылки и булькающего смеха, но это их уже не касалось. Ненависти не было, только пустота внутри, да обуглившееся головешки.
Домой возвращались молча. Перебрасываться фразами перестали после того, как Яхико намекнул, что ему самому не повредило бы полежать в больнице. Нагато на это только скривился и мотнул головой. Медики в деревне были нарасхват, особенно сейчас, когда гремели взрывы, а из-под завалов доставали покореженные тела. Только Нагато со своим истощением им и не хватало. Ну уж нет. Дома разошлись по своим комнатам и замолкли. На улице выл ветер, а к утру появятся заморозки. Весной даже и не пахло.
Хотелось завалиться на футон и лечь прямо так - в грязной одежде, не снимая обуви. Но надо было что-то сделать с руками. Желательно, сейчас, чтобы они не зудели так сильно. Коробка с чистыми бинтами и самыми необходимыми мазями стояла рядом с незаправленным футоном. Вот и вся обстановка в комнате. Вот и вся твоя жизнь, Нагато. Руки плохо слушались, похоже, он все-таки переусердствовал тогда, прыгая с обрыва и складывая печати. Плащ расстегивался неохотно, каждую заклепку приходилось цеплять по нескольку раз, ботинки стояли внизу и сушились, обмотки снялись на раз-два. Руки все еще плохо слушались, а нужная баночка с мазью не находилась. Картина перед глазами расплывалась, была нечеткой, как призрачное видение. Хотелось спать. А потом Нагато заметил в дверях Яхико. Он уже успел переодеться в домашние штаны и натянуть свежую футболку и теперь молча наблюдал из-под нахмуренных бровей. Как долго он стоит там - Нагато сказать не мог. Так и замерли, Нагато - сидя на футоне с коробкой в руках, Яхико - в дверях, не решаясь сделать шаг.
Тишина между ними лопнула, как мыльный пузырь, когда за конами завыли кошки. Такое происходило часто, кошки собирались в свору под окнами их небольшого домика на троих и начинали жалобно выть, иногда устраивая между собой потасовки. Кошки завыли, и Яхико вздрогнул, мотнул рыжей головой и зашел в комнату, сел напротив Нагато, наклонился к коробке. Яхико сидел близко-близко, чуть ближе, чем на расстояние вытянутой руки. От его волос пахло дождем, а от него самого - потом. Даже в душ не успел сходить.
Мазь была без цвета, запаха и вкуса, специально для войны, она успокаивала зуд в ладонях и стягивала кожу. Нагато благодарно кивнул и хотел попросить выйти Яхико, но тот задорно, абсолютно по-мальчишески улыбнулся и обхватил своими горячими ладонями его лодыжки. Прикосновение было не просто горячим - обжигающим. Нагато крупно вздрогнул и поднял глаза на Яхико. Тот все еще улыбался, качал головой и говорил:
- Как был мерзляком, так и остался. - И с этими словами, обхватив чужие ноги покрепче, он засунул ступни Нагато себе под футболку, прижав их к своему животу. У Нагато сердце застучало где-то в горле, и язык стал особо неповоротливым. Хотелось схватить Яхико за плечи и трясти его, пока не скажет, какого черта он тут творит.
Джирайя-сенсей так тоже делал. Они тогда были еще детьми, их ступни маленькими, а живот сенсея - большой и горячий. Джирайя-сенсей смеялся, глядя на их вытянувшиеся лица и рассказывал, что живот - одно из самых теплых мест в теле человека, не считая паха и подмышек. Конан краснела, Яхико обзывал сенсея извращенцем, а сам Нагато тихо млел от удовольствия. Ноги у него всегда мерзли.
Яхико концентрировал чакру в ладонях и водил ими по лодыжкам Нагато, обводя выступающие косточки, щекоча пятки, и просто гладил своими руками. Нагато благодарил всех богов за то, кровь при смущении у него приливала только к ушам. Ноги наконец отогревались, и вместе с этим внутри рос горячий-горячий шар. Эти прикосновениями были слишком интимными и слишком подлыми. Яхико на мгновение остановился и внимательно всматривался в лицо, словно что-то искал там. Глаза у него были темными, как потемневшие воды перед штормом. Надо было что-то сделать. Свести эту неловкую ситуацию к шутке и поскорее забыть, только не получится ведь. Но вместо этого Нагато поглубже вдохнул, как перед прыжком в воду, и пощекотал пальцами чужой живот. Яхико улыбнулся и припечатал:
- Мерзляк.
мысль меня зацепила и стала мгновенно развиваться, сливаясь с тем, что я давно хотела написать про мерзляка-Нагато.
уже ныла по поводу того, что у Кишимото совершенно непродуманный мир. приходила обмозговывать все самой.
так что если с матчастью что-то не то — скажите мне.
пятый осколок. Пальцы Нагато перестал чувствовать еще в середине дня, когда от холода не сжимались руки, и свинцовое небо казалось вот-вот опустится на плечи. Сам виноват - спешил и, собираясь второпях, сначала неправильно обмотал ноги, а потом и вовсе неплотно пристегнул заклепки с задней стороны обуви. Опомнился, когда бежал за маячившей рыжей макушкой Яхико впереди и с размаху ступил в лужу. Ноги намокли тут же, мгновенно впитывая в себя грязную дождевую воду, в ботинках сразу зачавкало, захлюпало и стало холодно. Нагато облажался, словно малолетний генин, перенервничавший на первой миссии.
В деревне знали все - ноги надо прикрывать, защищать и держать в тепле, особенно если ты такой же мерзляк, как Нагато и ловишь простуду, как и он - легко и без особых усилий.
Они бегали за этим полоумным стариком весь день и никак не могли его поймать. В голову лезли дурацкие ассоциации. Вроде тех, как Джирайя-сенсей со своей командой вот так же сутки мог просидеть в кустах и выжидать. Только у сенсея была кошка с длинными когтями, а у Нагато - полоумный старик-дзенин, подрывающий гражданские объекты и вместо царапин - оторванные руки, груды обломков и сироты, сироты, сироты.
Джирайя-сенсей смеялся и говорил им:
- Орочи всегда ловил этих кошек быстро. Гибкий, быстрый и тихий, зараза. Как раз то, что нужно. У Цунаде поначалу не хватало терпения, а у меня - сноровки.
Нагато старался не думать, что кошек в таких мирных селениях вроде Конохи ловили в 13 лет, а им в их 10 приходилось жаться к серым камням, сжимать кунаи мокрыми руками и прыгать - прямо на взрывные печати.
Нагато сжимал зубы, да просил всех богов: лишь бы ноги не свело судорогой. После таких скачек с предельной концентрацией чакры в стопах только их и можно было ожидать. Как они поймают этого дзенина - пожалуйста, хоть десять раз, Нагато согласен на боль и посильнее, но не сейчас, когда Яхико сидел в пятидесяти футах левее от него, а Конан, их маленькая Конан, была где-то там, в самом эпицентре. На ней лежала основная задача - шпионаж. Чем думали наверху, когда слежку за особо опасным преступником поручали тонкой шестнадцатилетней девчонке, а не опытному шиноби - Нагато не знал. У него до сих пор в ушах стоял злобный крик Яхико, трясущего Конан за плечи и требовавшего отказаться от этой миссии. Конан смотрела тогда упрямо, поджимая губы, и говорила, что сдохнет, но все сделает, как надо.
Они были на грани отчаяния, обрыва, и серое небо было готово вот-вот свалиться и раздавить их.
Нагато на миссию тоже определили, лишние способные руки нужны в обрез. Как уговаривал начальство Яхико, чтобы его утвердили на эту вылазку, не знал никто. Но факт был фактом: Яхико сидел в пятидесяти футах левее от него и кажется был готов сделать что-то очень и очень глупое. Вроде того, как кинуться за кошкой, не имея при этом должной сноровки. Только вместо царапин - смерть.
Сердце тяжело бухало в груди, ног Нагато не чувствовал с середины дня, за шиворот натекала вода, и он как в 10 лет прыгал с обрыва, на взрывные печати, опережая Яхико. Нагато прыгал, складывал печати и думал: все получится; больше никаких оторванных рук, тонких шестнадцатилетних девчонок, взваливающих себе на плечи титанову тяжесть, больше никаких сирот.
"Наверное, это было бы здорово - заливать царапины йодом, дуть на ранку, и клеить пластырь" - думал Нагато, лбом упираясь в лужу и захлебываясь болью. Ногу свело судорогой, только непонятно какую. Над головой что-то громыхало, шипело, а Нагато словно гвозди в ногу вбивали. Не пошевелиться, рта не раскрыть. Из глаз брызнули слезы, а внутри что-то сухо трещало, как головешки в костре.
В какой-то момент все закончилось. Стало почти тихо. Только ветер выл, да шумел дождь. Нагато думал: все повторяется. Как лежал тогда заплаканным мальчишкой в луже, готовясь умереть, так и остался вечно потерянным. Не будет больше Конан с зонтом и черствым, грубым, но хлебом. Хорошо, если с ней все порядке. Слежка всегда с трудом ей давалась и забирала чакру без остатка. А сегодня она наверняка выкладывалась так, как никогда в жизни еще не старалась. Сделай или умри. Отнеси в приюты еще бумажных ангелов или смотри, как сирот становится все больше, а твоя страна - захлебывается слезами и водой.
А потом Нагато подхватили, подняли и резко встряхнули. Он весь подобрался, готовый вцепиться в глотку и сражаться, как учили - до последнего. На него смотрел Яхико. Глаза у него были светлыми-светлыми, и больше мыслей в голове никаких, только сердце радостно бухает, что жив, жив! Яхико посмотрел на него зло, оттащил в сторону и стал разминать праву ногу. Массаж был простым и немного грубым. Яхико разминал, разогревал икроножную мышцу и говорил коротко, хлестко, словно в перерывах между ударами плетью. Хотя Нагато никогда не видел его с плетью.
- Ты, придурок, в последний удар всю чакру вложил. Такое пепелище здесь устроил. Этому мудиле руки оторвало. Он свалить даже хотел, но куда там ему. - Постепенно дышать становилось легче. Из ноги словно раскаленные гвозди вытаскивали, а напряжение, накопившееся за весь день, неповоротливое чудовище, засевшее внутри, наконец отпускало. Нагато начинал чувствовать свое тело. Внутренняя сторона ладоней оказалась счесанной, чакра на нуле, а ребра - не сломанными. Даже двигаться сам бы смог.
- Что с Конан?
Яхико замер, останавливаясь, проглатывая незаконченное предложение, да так и остался. Внутри что-то сжалось, такого Яхико, потерянного, не знающего, что делать дальше, растерянного, хотелось обнять. Эти глупые и ненужные порывы Нагато душил в себе сразу, пресекая любую возможность дать вылиться им во что-то другое, более опасное.
- Ее в больницу забрали. Перенапрягалась, израсходовала, как и ты, дурень, всю чакру. Ничего серьезного. Сказали, что немного полежит, восстановится и выпустят. Остальные все живы. Потрепало сильно, но жить будут. - Яхико говорил, то сильно сжимая чужую ногу, то отпуская, сам, кажется, не ведая, что делает.
- С ней все будет в порядке.
Нагато в свои слова верил, знал, что Конан сильная, она полежит несколько дней в общей палате и вернется к ним. Тонкая, с упрямо поджатыми губами и новым цветком в волосах. Яхико смотрел на него своими светлыми-светлыми глазами и, кажется, верил. Складка между нахмуренных бровей разглаживалась, лицо как будто становилось светлее и самую чуточку более открытым, снова походя на того мальчишку из детства.
Дзенина собирались забрать в Центр. Полоумный, с оторванными руками ("Око за око" - прошипел Яхико) он все еще представлял угрозу и какую-никакую, но ценность. Нагато не верил, что из него можно выжать хоть что-то, кроме беззубой ухмылки и булькающего смеха, но это их уже не касалось. Ненависти не было, только пустота внутри, да обуглившееся головешки.
Домой возвращались молча. Перебрасываться фразами перестали после того, как Яхико намекнул, что ему самому не повредило бы полежать в больнице. Нагато на это только скривился и мотнул головой. Медики в деревне были нарасхват, особенно сейчас, когда гремели взрывы, а из-под завалов доставали покореженные тела. Только Нагато со своим истощением им и не хватало. Ну уж нет. Дома разошлись по своим комнатам и замолкли. На улице выл ветер, а к утру появятся заморозки. Весной даже и не пахло.
Хотелось завалиться на футон и лечь прямо так - в грязной одежде, не снимая обуви. Но надо было что-то сделать с руками. Желательно, сейчас, чтобы они не зудели так сильно. Коробка с чистыми бинтами и самыми необходимыми мазями стояла рядом с незаправленным футоном. Вот и вся обстановка в комнате. Вот и вся твоя жизнь, Нагато. Руки плохо слушались, похоже, он все-таки переусердствовал тогда, прыгая с обрыва и складывая печати. Плащ расстегивался неохотно, каждую заклепку приходилось цеплять по нескольку раз, ботинки стояли внизу и сушились, обмотки снялись на раз-два. Руки все еще плохо слушались, а нужная баночка с мазью не находилась. Картина перед глазами расплывалась, была нечеткой, как призрачное видение. Хотелось спать. А потом Нагато заметил в дверях Яхико. Он уже успел переодеться в домашние штаны и натянуть свежую футболку и теперь молча наблюдал из-под нахмуренных бровей. Как долго он стоит там - Нагато сказать не мог. Так и замерли, Нагато - сидя на футоне с коробкой в руках, Яхико - в дверях, не решаясь сделать шаг.
Тишина между ними лопнула, как мыльный пузырь, когда за конами завыли кошки. Такое происходило часто, кошки собирались в свору под окнами их небольшого домика на троих и начинали жалобно выть, иногда устраивая между собой потасовки. Кошки завыли, и Яхико вздрогнул, мотнул рыжей головой и зашел в комнату, сел напротив Нагато, наклонился к коробке. Яхико сидел близко-близко, чуть ближе, чем на расстояние вытянутой руки. От его волос пахло дождем, а от него самого - потом. Даже в душ не успел сходить.
Мазь была без цвета, запаха и вкуса, специально для войны, она успокаивала зуд в ладонях и стягивала кожу. Нагато благодарно кивнул и хотел попросить выйти Яхико, но тот задорно, абсолютно по-мальчишески улыбнулся и обхватил своими горячими ладонями его лодыжки. Прикосновение было не просто горячим - обжигающим. Нагато крупно вздрогнул и поднял глаза на Яхико. Тот все еще улыбался, качал головой и говорил:
- Как был мерзляком, так и остался. - И с этими словами, обхватив чужие ноги покрепче, он засунул ступни Нагато себе под футболку, прижав их к своему животу. У Нагато сердце застучало где-то в горле, и язык стал особо неповоротливым. Хотелось схватить Яхико за плечи и трясти его, пока не скажет, какого черта он тут творит.
Джирайя-сенсей так тоже делал. Они тогда были еще детьми, их ступни маленькими, а живот сенсея - большой и горячий. Джирайя-сенсей смеялся, глядя на их вытянувшиеся лица и рассказывал, что живот - одно из самых теплых мест в теле человека, не считая паха и подмышек. Конан краснела, Яхико обзывал сенсея извращенцем, а сам Нагато тихо млел от удовольствия. Ноги у него всегда мерзли.
Яхико концентрировал чакру в ладонях и водил ими по лодыжкам Нагато, обводя выступающие косточки, щекоча пятки, и просто гладил своими руками. Нагато благодарил всех богов за то, кровь при смущении у него приливала только к ушам. Ноги наконец отогревались, и вместе с этим внутри рос горячий-горячий шар. Эти прикосновениями были слишком интимными и слишком подлыми. Яхико на мгновение остановился и внимательно всматривался в лицо, словно что-то искал там. Глаза у него были темными, как потемневшие воды перед штормом. Надо было что-то сделать. Свести эту неловкую ситуацию к шутке и поскорее забыть, только не получится ведь. Но вместо этого Нагато поглубже вдохнул, как перед прыжком в воду, и пощекотал пальцами чужой живот. Яхико улыбнулся и припечатал:
- Мерзляк.
@темы: отп, Нагато, Яхико, маразм крепчал, Naruto